тут очень много буквреально, ооочень много буквЭто был очень старый город. Точно Питер, но полностью мне незнакомый.
Меня встретили на старом вокзале, было много тёмного, почти чёрного дерева.
Чемодан и сумка. Весь сон я таскал свой багаж туда сюда и не находил сил бросить. Хотя, для справедливости сказать, мешал он мне не особо.
Меня поселили с здании, таком же старом, как вокзал. Опять много старого, почти чёрного дерева и камня. Я прочитал историю места. Нехорошо. Особенно туда, вниз, в подвалы, где я и жил.
Мы проходили по деревянной лестнице, по деревянным настилам. Слева от нас располагались комнаты, справа, за перилами (да, и у настила были резные деревянные перила) были пустые пространства помещений, некие залы, с темнеющими отверстиями переходов и ходов.
Я жил на третьем уровне вниз. Первый был обычный и я его не помню. Второй уровень шёл к третьему по горизонтали (не спрашивайте меня, как). Так вот. На втором уровне был детский сад. Я так понял, что дети в нём всегда находятся в периоде окончания дня и всегда ждут родителей. Всегда ждут. И сами знают, что их день длится уже вечность, и способен продлиться ещё столько. Слева были группы этого сада. Справа, через настил, по которому я шёл (я понимал, что идти могу только по нему) были дети. Разных возрастов. Они прижимались к перилам (и у настила были перила, помним) и смотрели на нас (да, меня всегда провожали). Смотрели и ждали. Было невыносимо. Тоскливо, щемяще и пространство тянулось вязко и до бесконечности. Вслед за пространством вело себя странно время. Никогда не было понятно, сколько мы идём вдоль этого странного детского сада, с пустыми комнатами групп и вечно ждущими детьми. Было душно. Не воздух, тот был весьма нейтрален. Внутри было душно и тяжело, как при прохождении через склеп. Дети не плакали, не издавали ни звука. Они просто замирали, каждый на своих местах и провожали нас тяжёлыми, взрослыми, зовущими взглядами. И каждый сантиметр этого пути я шёл, задыхался, пробирался через вязкую липкость и отдирал от себя маленькие детские ручки тяжёлых взрослых взглядов.
Мой уровень. Всё так же. Жилые комнаты слева, справа, за перилами общие залы. Я никогда не ходил направо. Мне было НЕЛЬЗЯ.
Моя комната была, это практически единственное, что я о ней помню. Там было нормально и там я смог положить багаж (который всё равно брал с собой в город).
Я ходил до условного конца своего уровня (опять по горизонтали, с небольшими вкраплениями старых лестниц, что давали понять о понижении и углублении в.). Окончание уровня было условно, потому что стен и границ не было вообще, кроме как между поверхностью и самим подвалом, да ещё между первым его уровнем и вторым крутая лестница, ога.
Так вот. Провожали меня девочки в комнату. До комнаты смогли дойти все. И остались в ней, либо рядом. Дальше со мной смогла пойти только одна. Зато мы с ней вышли на компанию людей, которые пили и выглядели изначально весьма довольными жизнью. Нас позвали присесть, назвали причину торжества, но я её не помню уже. Мы присоединились, но я пить не стал. Опять чувствовал запрет. Девочка пила, но ей это было можно. Не закусывали мы там обе. Меня очень уговаривали, очень.
Вышел, единственный (не считая мальчиков в детском саду), в моём сне, мужчина. У него на груди, с левой стороны, был пришит шеврон (или как оно там) с надписью охранник. Я действительно почувствовал, что мужчина кого-то хранит и весьма силён. Он пытался меня усадить, достаточно активно физически воздействовал на меня. Нет.
Потом появилась женщина с длинными красивыми тёмными с сединой волосами. У неё вообще было красиво всё. Тонкой, породистой лепки лицо, длинные не обезображенные артритом пальцы, гармоничное тело и текучие движения. Зачем то ей тоже хотелось присоединить меня к застолью. Пусть не пить. Она одурманила меня через прикосновение. Второе, третье и я пьян. Никогда не напивался столь быстро и бесвкусно ))
Голову вело, мир плыл и я крайне тяжело соображал. Веселье окружало меня, огибало и текло мимо. Я почувствовал себя лишним, а людей обречёнными на. Увидел всю тяжесть атмосферы, натужность радости и пустоту их общения. Потом я что-то чудил, будучи пьяным и единственной мыслью держался за сознание. Единственной мыслью о потребности валить и, желательно, не одному.
Дальше пропуск пьяного забытья и вот я уже бодро сваливаю со своей знакомой провожатой. Сваливаю к своей комнате, что всего через одну от. Но знаю, что они никогда не последуют за нами. Знаю, что они навечно прикованы к своему столу. Знаю, что наши миры не смешаются. На расстоянии эти люди безопасны. Все, кроме этой женщины, чем-то так похожей на мою провожатую.
Смутно помню часть своих приключений. Осталось только ощущение ходьбы, блужданий и багажа. Неба я так и не видел, в город не выходил. Но уровни-переходы и прочее были другими. Я то искал кого-то, то прятался от. Суматоха и сумбур выстроенные в одной параллели движения.
Потом был поиск. Я искал небо, искал выход, искал одну девушку, к которой тепло. Было невозможное желание дотянуться, почувствовать и успокоиться. Почему-то тревога накрывала регулярными волнами. Я был не один, но сопровождающие мне не помогали. Они были мне незнакомы и, как мне показалось, хотят меня куда-то завести и бросить. Хотят избавиться, я им мешаю, не даю двигаться, что-то реализовывать. Их было двое, или трое, но я знал, что за ними больше людей, просто мне всех не показывают.
Потом я скрывался. Безумные лабиринты города, серое низкое небо, узкие тоннели улиц, много свинцового камня и вода из ртути. Город был холоден, грозен и болен. Его сковывали и держали, замедляя, не давая биться нормально его сердцу. Мне было не до печалей города. Я скрывался от двух женщин. Я прятался, перепрятывался и таскал свой багаж от убежища к убежищу. Они шли за мной ядовитыми испарениями болот. Дрожали под ногами, вдруг ставшими зыбкими, камнями мостовой. Искали мою дорогу перекрикиваясь двумя одинокими чёрными птицами. Я искал улицы глуше, мостовые твёрже и крыши шире, да ниже. Мне нужно было уйти, но нельзя было с ними взаимодействовать. И я прятался.
И снова искать. Кажется я уже таки оставил свой багаж в той комнате на третьем уровне. Мне было легко и я знал, что найду. Нашёл. Хорошо. Впервые за все события мне стало тепло и спокойно. Хотя, кому я вру. Нифига не спокойно, но это совсем другое) Город стал легче, выше и моложе. Он тоже вздохнул. Его мосты ещё дрожали от слабости, стёкла окон были мутны, а под крышами домов дул холодный ветер. Но так всегда бывает после долгой болезни.
Я оставил свою находку в хорошем месте и пошёл за той самой, пьющей провожатой, которая потерялась на середине пути. Я помнил о двух женщинах, что как трясина, хотели поглотить меня. Я помнил о тех людях, что хотели избавиться от меня. Я уходил, но не сворачивал.
И вот стена из коричневого камня. Весьма выделяющаяся в сером городе. Баррикады. Мешки. Камни. Женщина с красивыми длинными волосами. Та.
Она была печальна, хоть и поднимались уголки её губ вверх, а глаза якобы щурились в улыбке. Она была одинока, хоть и сновали вокруг неё деловито люди. Она знала, что я приду, но не хотела этого. Ждала меня.
Мы поговорили. Хорошо так поговорили. Ко мне пришла моя потерянная провожатая и встала за спиной. Я чувствовал её, но не мог увидеть.
Мне оставалось одно дело.
Я должен был помочь женщине с красивыми, почти седыми, волосами. И я помог. Я залил её золотом и теплом по всему позвоночнику. Одну руку спереди, другую сзади и вниз, вдоль. Потом снова вверх и, когда её сердце было между моих ладоней, когда я держал его, я узнал о ней всё и мне стало тоскливо. Я прокричал ей что-то ободряющее, усиливая и доливая свой золотой поток. Женщина резко рванулась, но так и осталась висеть между моих ладоней. В своём рывке, выгнувшись дугой, женщина кричала: "Не зови меня по имени!". В тот момент я понял, что кричал ей на странном, неизвестном мне и непохожем ни на что, языке.
Внезапно напали сумерки и стало тревожно. Я помню, что повернулся и увидел свою провожатую. Помню её улыбку. Помню, осознание, что сейчас мы будем в безопасности и все вчетвером (што за нафик!). Всё это пронеслось за доли секунды и, на одной из самых противных, протяжных нот воя ветра сквозь камни, я проснулся.
Меня разбудили.
Меня встретили на старом вокзале, было много тёмного, почти чёрного дерева.
Чемодан и сумка. Весь сон я таскал свой багаж туда сюда и не находил сил бросить. Хотя, для справедливости сказать, мешал он мне не особо.
Меня поселили с здании, таком же старом, как вокзал. Опять много старого, почти чёрного дерева и камня. Я прочитал историю места. Нехорошо. Особенно туда, вниз, в подвалы, где я и жил.
Мы проходили по деревянной лестнице, по деревянным настилам. Слева от нас располагались комнаты, справа, за перилами (да, и у настила были резные деревянные перила) были пустые пространства помещений, некие залы, с темнеющими отверстиями переходов и ходов.
Я жил на третьем уровне вниз. Первый был обычный и я его не помню. Второй уровень шёл к третьему по горизонтали (не спрашивайте меня, как). Так вот. На втором уровне был детский сад. Я так понял, что дети в нём всегда находятся в периоде окончания дня и всегда ждут родителей. Всегда ждут. И сами знают, что их день длится уже вечность, и способен продлиться ещё столько. Слева были группы этого сада. Справа, через настил, по которому я шёл (я понимал, что идти могу только по нему) были дети. Разных возрастов. Они прижимались к перилам (и у настила были перила, помним) и смотрели на нас (да, меня всегда провожали). Смотрели и ждали. Было невыносимо. Тоскливо, щемяще и пространство тянулось вязко и до бесконечности. Вслед за пространством вело себя странно время. Никогда не было понятно, сколько мы идём вдоль этого странного детского сада, с пустыми комнатами групп и вечно ждущими детьми. Было душно. Не воздух, тот был весьма нейтрален. Внутри было душно и тяжело, как при прохождении через склеп. Дети не плакали, не издавали ни звука. Они просто замирали, каждый на своих местах и провожали нас тяжёлыми, взрослыми, зовущими взглядами. И каждый сантиметр этого пути я шёл, задыхался, пробирался через вязкую липкость и отдирал от себя маленькие детские ручки тяжёлых взрослых взглядов.
Мой уровень. Всё так же. Жилые комнаты слева, справа, за перилами общие залы. Я никогда не ходил направо. Мне было НЕЛЬЗЯ.
Моя комната была, это практически единственное, что я о ней помню. Там было нормально и там я смог положить багаж (который всё равно брал с собой в город).
Я ходил до условного конца своего уровня (опять по горизонтали, с небольшими вкраплениями старых лестниц, что давали понять о понижении и углублении в.). Окончание уровня было условно, потому что стен и границ не было вообще, кроме как между поверхностью и самим подвалом, да ещё между первым его уровнем и вторым крутая лестница, ога.
Так вот. Провожали меня девочки в комнату. До комнаты смогли дойти все. И остались в ней, либо рядом. Дальше со мной смогла пойти только одна. Зато мы с ней вышли на компанию людей, которые пили и выглядели изначально весьма довольными жизнью. Нас позвали присесть, назвали причину торжества, но я её не помню уже. Мы присоединились, но я пить не стал. Опять чувствовал запрет. Девочка пила, но ей это было можно. Не закусывали мы там обе. Меня очень уговаривали, очень.
Вышел, единственный (не считая мальчиков в детском саду), в моём сне, мужчина. У него на груди, с левой стороны, был пришит шеврон (или как оно там) с надписью охранник. Я действительно почувствовал, что мужчина кого-то хранит и весьма силён. Он пытался меня усадить, достаточно активно физически воздействовал на меня. Нет.
Потом появилась женщина с длинными красивыми тёмными с сединой волосами. У неё вообще было красиво всё. Тонкой, породистой лепки лицо, длинные не обезображенные артритом пальцы, гармоничное тело и текучие движения. Зачем то ей тоже хотелось присоединить меня к застолью. Пусть не пить. Она одурманила меня через прикосновение. Второе, третье и я пьян. Никогда не напивался столь быстро и бесвкусно ))
Голову вело, мир плыл и я крайне тяжело соображал. Веселье окружало меня, огибало и текло мимо. Я почувствовал себя лишним, а людей обречёнными на. Увидел всю тяжесть атмосферы, натужность радости и пустоту их общения. Потом я что-то чудил, будучи пьяным и единственной мыслью держался за сознание. Единственной мыслью о потребности валить и, желательно, не одному.
Дальше пропуск пьяного забытья и вот я уже бодро сваливаю со своей знакомой провожатой. Сваливаю к своей комнате, что всего через одну от. Но знаю, что они никогда не последуют за нами. Знаю, что они навечно прикованы к своему столу. Знаю, что наши миры не смешаются. На расстоянии эти люди безопасны. Все, кроме этой женщины, чем-то так похожей на мою провожатую.
Смутно помню часть своих приключений. Осталось только ощущение ходьбы, блужданий и багажа. Неба я так и не видел, в город не выходил. Но уровни-переходы и прочее были другими. Я то искал кого-то, то прятался от. Суматоха и сумбур выстроенные в одной параллели движения.
Потом был поиск. Я искал небо, искал выход, искал одну девушку, к которой тепло. Было невозможное желание дотянуться, почувствовать и успокоиться. Почему-то тревога накрывала регулярными волнами. Я был не один, но сопровождающие мне не помогали. Они были мне незнакомы и, как мне показалось, хотят меня куда-то завести и бросить. Хотят избавиться, я им мешаю, не даю двигаться, что-то реализовывать. Их было двое, или трое, но я знал, что за ними больше людей, просто мне всех не показывают.
Потом я скрывался. Безумные лабиринты города, серое низкое небо, узкие тоннели улиц, много свинцового камня и вода из ртути. Город был холоден, грозен и болен. Его сковывали и держали, замедляя, не давая биться нормально его сердцу. Мне было не до печалей города. Я скрывался от двух женщин. Я прятался, перепрятывался и таскал свой багаж от убежища к убежищу. Они шли за мной ядовитыми испарениями болот. Дрожали под ногами, вдруг ставшими зыбкими, камнями мостовой. Искали мою дорогу перекрикиваясь двумя одинокими чёрными птицами. Я искал улицы глуше, мостовые твёрже и крыши шире, да ниже. Мне нужно было уйти, но нельзя было с ними взаимодействовать. И я прятался.
И снова искать. Кажется я уже таки оставил свой багаж в той комнате на третьем уровне. Мне было легко и я знал, что найду. Нашёл. Хорошо. Впервые за все события мне стало тепло и спокойно. Хотя, кому я вру. Нифига не спокойно, но это совсем другое) Город стал легче, выше и моложе. Он тоже вздохнул. Его мосты ещё дрожали от слабости, стёкла окон были мутны, а под крышами домов дул холодный ветер. Но так всегда бывает после долгой болезни.
Я оставил свою находку в хорошем месте и пошёл за той самой, пьющей провожатой, которая потерялась на середине пути. Я помнил о двух женщинах, что как трясина, хотели поглотить меня. Я помнил о тех людях, что хотели избавиться от меня. Я уходил, но не сворачивал.
И вот стена из коричневого камня. Весьма выделяющаяся в сером городе. Баррикады. Мешки. Камни. Женщина с красивыми длинными волосами. Та.
Она была печальна, хоть и поднимались уголки её губ вверх, а глаза якобы щурились в улыбке. Она была одинока, хоть и сновали вокруг неё деловито люди. Она знала, что я приду, но не хотела этого. Ждала меня.
Мы поговорили. Хорошо так поговорили. Ко мне пришла моя потерянная провожатая и встала за спиной. Я чувствовал её, но не мог увидеть.
Мне оставалось одно дело.
Я должен был помочь женщине с красивыми, почти седыми, волосами. И я помог. Я залил её золотом и теплом по всему позвоночнику. Одну руку спереди, другую сзади и вниз, вдоль. Потом снова вверх и, когда её сердце было между моих ладоней, когда я держал его, я узнал о ней всё и мне стало тоскливо. Я прокричал ей что-то ободряющее, усиливая и доливая свой золотой поток. Женщина резко рванулась, но так и осталась висеть между моих ладоней. В своём рывке, выгнувшись дугой, женщина кричала: "Не зови меня по имени!". В тот момент я понял, что кричал ей на странном, неизвестном мне и непохожем ни на что, языке.
Внезапно напали сумерки и стало тревожно. Я помню, что повернулся и увидел свою провожатую. Помню её улыбку. Помню, осознание, что сейчас мы будем в безопасности и все вчетвером (што за нафик!). Всё это пронеслось за доли секунды и, на одной из самых противных, протяжных нот воя ветра сквозь камни, я проснулся.
Меня разбудили.
@темы: Я позвонил в дверь, но было занято, Ваш покойный слуга